Я не знаю точно, зачем это пишу. Здесь ничего философского и глубокомысленного нет. Все довольно банально. Изначально планировалось как рассказ для младшей сестры, потом... потом превратилось в это. Выкладывать буду может частями, может вообще абзацами. Комменты не обязательны, ибо сама не представляю смысл этого всего. Беты, гаммы и всего остального алфавита нет, в ошибки не всматривалась. Просто есть оно и все.
НАЗВАНИЯ НЕТ.
Пролог
Дождь шел, казалось, сплошной стеной, отсекавшей комнату от внешнего мира. Тугие струи безжалостно хлестали запыленную листву, размывали землю, настойчиво барабанили по ажурному карнизу распахнутого настежь окна. Резкие порывы сбивали последние переспелые жерделы, с глухим стуком падавшие вниз и тут же смывавшиеся со склона грязевыми потоками. Снаружи. Но не здесь. Ни единая капля дождя не залетала внутрь, ни единый порыв свежего, насыщенного озоном ветра не тревожил затхлый воздух комнаты. Даже оглушительные раскаты грома не могли нарушить покой сидящего на полу мальчика, полностью растворяясь в вязкой обволакивающей тишине. Он играл. Словно не замечая ни бушующей за окном стихии, ни окружающей ее ветхости и гнили, сосредоточенно выстраивал армию оловянных солдатиков. Крошечные войны в ярких, вручную расписанных мундирах, становились один к одному послушные воле своего маленького господина. Мальчик поднял голову и скользнул взглядом по висевшему напротив зеркалу. Большое, старинное, оно словно срослось со стенной нишей, пытаясь окончательно стать единым с комнатой. За свое существование явившееся свидетелем сотен жизней, тысяч эмоций, сейчас оно осталось единственным призраком былой роскоши. Тяжелая темная рама, украшенная головами фавнов и лозами винограда, покрыта толстым словом пыли с расцветшими на ней пятнами плесени. И лишь зеркальная гладь оставалась нетронутой временем. Идеально чистая, как в первые минуты после создания, она не отражала ничего кроме пустой комнаты с потемневшими от времени стенами и прогнившим, вздувшимся паркетом. По-детски припухлые губы мальчика дрогнули в едва заметной улыбке. Он снова склонился над своей маленькой армией, едва слышно напевая какую-то одному ему известную песенку.
читать дальшеГлава I
Ровно без двадцати пяти шесть из подъезда номер четыре общарпанной хрущевки мохнатой серой молнией вылетел кот. Пробежав по инерции еще несколько метров, он остановился и, воровато обернувшись, лениво потрусил к мусорным бакам. Рыжая, побитая лишаем и жизнью дворняга, лежащая возле одного из них, заметила кота и лениво зарычала, приподнимая верхнюю губу и обнажая желтые, сточившиеся зубы. Зарычала скорее для проформы, чем от реальной злости. Во всяком случае, вставать с «пригретого» места она ни в коем разе не собиралась. Кот, также для проформы, замер и, прижавшись в земле, вздыбил шерсть на загривке. Дворняга зевнула, положила морду на лапы и закрыла глаза. Все формальности были соблюдены. Кот тут же встал и, спокойно прошествовав мимо нее, шмыгнул в дыру в заборе за баками. Начинавшийся сразу за ним старый сквер ничем примечателен не был, разве что пересохшим фонтаном со статуей безрукой дриады и не в меру нахальными воронами. Но в данном случае, кота интересовал не столько сам сквер, сколько начинающаяся сразу за ним набережная. Если уж на то пошло, что конкретно ему понадобилось в ее заброшенной части, знал, наверное, только он сам. А может, даже он не знал. Однако уверенно шел вдоль массивной ограды из какого-то светлого камня, тянувшихся вдоль узкой полоски песчаного берега. Внезапно кот замер. Обычно совершавший свой ежедневный моцион в одиночестве, сейчас его покой был нарушен. На одном из огромных каменных шаров, украшавших ограду, сидел светловолосый парень в сером спортивном костюме. Он курил и как-то совсем по-детски болтал ногами, сбивая ком налипшей на кроссовок грязи. Заметив кота, парень ловко спрыгнул на землю и, убив окурок в стоящей рядом банке из под пепси, присел на корточки.
- Ну иди сюда… Да не боись, я тезок не обижаю, - усмехнулся он, протягивая перетянутую красным напульсником руку. Кот насторожился – от молодежи он ничего хорошего не ожидал, от парней в спортивных костюмах – и подавно – но все же подошел и принюхался. От пальцев пахло табачным дымом, от напульсника – чем-то медицинским. Почти также пахло от медсестрички Ирочки из районной поликлиники. Хотя там примешивался еще и запах сосисок, которые она таскала ему с каждой получки. Здесь же ничем съедобным больше не пахло, а значит, и интереса не представляло. Пока кот обнюхивал его руку, парень придвинулся еще ближе и коснулся кончиками пальцев широкого, наискось пересеченного кривым шрамом мохнатого лба. Это было ошибкой. Кот, тут же зашипев, отпрянул и, боком проскользнув мимо «обидчика», скрылся в зарослях какого-то колючего кустарника.
- И ты, Брут… - протянул парень, без особой, однако, обиды. Он встал, отряхнулся и запустил руку в карман, в намеренье нашарить пачку с сигаретами. Не тот. Вместо затянутой в пленку упаковки, пальцы наткнулись на мобильный телефон, нервно завибрировавший, едва почувствовав прикосновение хозяина. Парень тоскливо покосился на высветившееся на дисплее «Лариса» и нажал кнопку вызова.
- Да?
- Ты где есть?!
- Где-то есть… - флегматично отвечает парень и, несколько мгновений послушав раздраженное сопение в трубке, добавляет: - на пробежке я. На набережной.
- На какой еще пробежке? Когда это ты бегать начал? – не успокаивается трубка.
Парень сам себе пожал плечами. Он и сам не знал, с чего вдруг решил бегать. Просто проснулся, оделся и побежал.
- Егор!
- Маам… - к мачехе он всегда обращался «мама», однако для него самого она так и осталась Ларисой. Это не было связано с какой-либо неприязнью. Просто так было, и все тут. – Я уже возвращаюсь. На завтрак успею. – не дожидаясь ответа, парень нажал «отбой» и спрятав телефон в карман, легкой трусцой побежал к выглядывающей из-за деревьев красной многоэтажке.
* * * * *
- Ты там живой? – нетерпеливый возглас из-за двери.
Егор косится на дверь, вдыхает просачивающийся сквозь нее запах горячей яичницы и тостов.
- Две минуты!
Он вытирается, одевает футболку и оценивающе рассматривает свое отражение в зеркале. Короткие светлые волосы, постоянно торчащие в разные стороны, темно-серые глаза, правильные, вполне устраивающие большинство девушек черты лица, несколько колечек пирсинга, обхватывающих край левого уха. Егор Лавров, он же Кот.
- Две минуты прошли!
Егор недовольно фыркает, зачесывает назад отросшую, начинающую лезть в глаза челку, натягивает напульсник.
- Да вышел я. – ногой захлопывает за собой дверь и идет на кухню.
Лариса уже сидит за столом, вяло ковыряя вилкой несколько листиков салата. У нее снова диета, хотя Егор искренне не понимает, зачем голодать днем, если ночью все равно совершаешь мародерские вылазки на холодильник. Алиска тут же, рядом, недобро посматривает на лежащий в его, Егора, тарелке кусок жареной колбасы. Отца нет, наверное, уже ушел относить вещи.
- С чего это ты вдруг бегать намылился? –бой с силой воли проигран, Лариса отодвигает тарелку с салатом и, цапнув с блюда тост, щедро намазывает его маслом.
- Захотелось просто. – пожимает плечами Лавров младший, садясь за стол и пресекая Алискины поползновения на колбасу.
- Жлоб. – бормочет девочка, обиженно отворачиваясь. Егор вздыхает, сдвигает свою тарелку влево. Кусочки колбасы исчезают с нее со скоростью, которой позавидовал бы любой фокусник.
Лариса называет это сестринским комплексом, Алиса не называет никак, просто пользуется. В любом случае, друзья Егора оборжались бы, узнав, что нахальный, самоуверенный и несколько эгоистичный Кот находится «под каблуком» у восьмилетней девчонки. Хотя сам себя Егор успокаивает тем, что это единственная женщина, которой такое позволено. Любая из его девчонок при первой же попытке посадить его на короткий поводок стала бы свободной как гордый буревестник.
- Угу, в день отъезда. – кивает Лариса. – Все у тебя не как у людей.
Егор снова пожимает плечами. В последнее время, это стало его любимым жестом. Вроде как и ответил, и можно не прислушиваться.
- Ты хоть за Алисой присмотри.
- За девчонками в коротких юбках он будет присматривать. – едва слышный фырк слева.
Братский игнор.
- Посмотрим. Нас наверное в разные отряды распределят. На младших чаще всего девчонок ставят. Они мягче, и сопли охотнее вытирают. – хрустит тостом Егор. – Я наверное на старших буду. Парней туда чаще…
- Ничего, придумаешь что-нибудь. Приспособишься. Сбегаешь – не переломишься.
Лавров кисло косится на сестру, хотя сам знает, что сбегает. И не раз, и не два, и даже не сто.
Разговор прерывает звук проворачивающегося в замочной скважине ключа. В квартиру вваливается Лавров старший. Сонный и немного взмыленный. Откуда у его детей столько вещей, он не представляет до сих пор. И еще меньше представляет, где столько хлама можно было спрятать в небольшой двухкомнатной квартире.
- Все, барахло ваше в машине. – устало бурчит он, падая на стул. Лариса тут же услужливо подвигает к нему чашку с чаем и тарелку с уцелевшими тостами.